Дом № 13с1 - скромный шестиэтажный дом, перестроенный в 1941 г. из трехэтажного доходного дома Князевых . Архитектор В. Цабель.

В этом доми жил поэт Семен Гудзенко .

Далее, в глубине бульвара между домамми №13 и №15 стоит дом №11са1 (по старой нумерации дом № 13) - дом конца XVIII века принадлежал князю П.Н. Оболенскому, отцу декабриста Евгения Петровича Оболенского , считался несохранившимся, но благодаря исследованиям москововедов был найден и в 1983 г. искусно реставрирован.

В 1812 году дом горел, но был тремя годами позже восстановлен. Сохранился западный фасад с характерными чертами раннего русского классицизма, сводчатые помещения 1-го этажа и большой зал 2-го парадного этажа.

Дом помещен Матвеем Казаковым в Альбом лучших московских строений конца XVIII в.

В этом доме у Оболенского Е.П собирались декабристы, члены Северного общества
В. К. Кюхельбекер , И. И. Пущин . и другие.
Оболенский, Евгений Петрович, князь-декабрист (1796 - 1865). Состоял адъютантом при командующем пехотой гвардейского корпуса генерал-адъютанте Бистроме. В 1817 г. вступил в Союз Благоденствия. Участвовал в создании Северного общества в Петербурге и входил в состав его руководства.

Перед 14 декабря Оболенский участвовал в детальной разработке плана переворота. Когда Трубецкой, избранный диктатором, не явился на Сенатскую площадь, Оболенский принял на себя командование. В ходе восстания ранил М. А. Милорадовича .
Оболенский был приговорен к смертной казни, которая была заменена вечной каторгой и был отправлен в Сибирь. В 1856 г., по манифесту, Оболенский вернулся в Россию, и ему были возвращены права.
В книге В.А. Никольского "Старая Москва", вышедшей в 1924 г. читаем "Почти рядом с ним (имеется в виду дом Грибоедова) снова остаток старой Москвы - дом (во дворе), принадлежавший рязанскому помещику Протасову , соблазнившемуся при введении винных откупов винокуренным делом и на нем разорившемуся. От Протасова дом перешел к важной московской барыне - сенаторше Ахлестышевой - и доныне хранит свой облик 1850-х годов. Скорее всего, в книге идет речь о доме Оболенского.
Дом №17 - Так называемый "Грибоедовский" дом.

На самом деле, дом, в котором в детстве жил Александр Сергеевич, не сохранился. Он сгорел во время пожара Москвы в 1812 году.
Мать Грибоедова - Настасья Федоровна купила его в 1801 г. у своего брата, послужившего прототипом Фамусова в комедии "Горе от ума". Двор Грибоедовых был типичной небольшой городской дворянской усадьбой, отгороженной дощатым забором. Внутри его стоял деревянный одноэтажный дом с многочисленными службами. У дома была большая открытая галерея, отсюда хорошо было наблюдать за Подновинскими гуляниями Позади двора располагался сад.
В 1814 - 1816 г. был выстроен новый дом, он был двухэтажный с мезонином, верхняя его часть (второй этаж и мезонин) была деревянной, нижняя - каменной. В Пушкинском доме хранится акварель первой половины XIX века с надписью "Подновинское - вид с балкона бывшего дома Гагарина; в крайнем доме слева родился А.С.Грибоедов " На этой акварели отчетливо видны балкон и лепные украшения фасада, выходящего на бульвар.
В немногие свои приезды в Москву Грибоедов иногда останавливался здесь. Дом продали в марте 1834 г., уже после трагической гибели поэта. В последующие годы дом менял владельцев и неоднократно перестраивался.
Так выглядел дом в начале XX века. Фото 1900-х годов. Слева Новинский бульвар, справа Большой Девятинский переулок.


Этот дом тоже пострадал от пожара во время ВОВ. Вот так выглядел дом в 1931 г. Трудно узнать.


Он же. Фото 1956 г.


В начале 1970-х гг., когда готовился проект реставрации, в доме Грибоедова опять произошел пожар, практически полностью уничтоживший верхний, деревянный этаж. Реставраторам удалось восстановить его в камне, повторив близкий к первоначальному архитектурный облик. Был восстановлен балкон с решеткой на торцевом фасаде по Новинскому бульвару, создан лепной декор на основе старых фотографии и по аналогии с деталями других домов того времени.
Вот так дом выглядит сейчас. Вид со стороны Б. Девятинского переулка.

Мемориальная доска.

Продолжение.

Другие улицы Москвы и их достопримечательности. Оглавление .

Использованы материалы:

Дом Грибоедова - Литературный институт Дом Грибоедова «Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался на бульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара кольца резною чугунною решеткой». Именно так описывается здание, где располагался обожаемый литераторами МАССОЛИТ, который возглавлял Берлиоз. В быту его называли «Грибоедовым» - считалось, что здесь когда-то жила тётка знаменитого русского писателя, но так оно или нет - не знает даже сам Михаил Афанасьевич.

ПРОТОТИП №1: Примечательно, что реального здания МАССОЛИТа нет, однако есть версия, что прототипом является Дом Герцена, который до сих пор находится примерно в том же, что и в романе, месте - на переулке Сивцев Вражек, дом 27.

ПРОТОТИП №2: В доме Герцена по Тверскому бульвару, 25 сейчас располагается Литературный институт (фото вверху), а в 1920-х годах находилось несколько литературных организаций - МАПП - Московская ассоциация пролетарских писателей и РАПП - Российская ассоциация пролетарских писателей. Этот дом описан писателем как Дом Грибоедова, в котором размещался МОССОЛИТ, возглавляемый Михаилом Александровичем Берлиозом . В то время в цокольном этаже здания действительно работал ресторан с открытой летней площадкой, вход в который был свободный, а не по массолитовским пропускам. Именно сюда пришёл Иван Бездомный в поисках иностранного профессора и здесь был связан полотенцами и отправлен в клинику Стравинского . По роману это строение загорелось после “обильного и роскошного, но крайне непродолжительного” обеда Коровьева и Бегемота и как сказано в романе «здание сгорело дотла». Адрес: Москва, Тверской бульвар, 25. Ближайшее метро - "Пушкинская".

Мнение markfeldmanа:

Я взялся за поиски в романе «Мастер и Маргарита» персонажа, под маской которого мог быть спрятан Ленин. При поиске я не считал обязательным производить сравнение черновых вариантов и набросков с каноническим текстом романа, хотя такой анализ иногда помогает разгадать авторские аллюзии. Большинство намёков Булгакова в его политических сатирах было правильно понято тогдашними цензорами и без ознакомления с «черновыми вариантами и набросками», вследствие чего эти сатиры неоднократно рассматривались на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б) - и не допускались ни к изданиям, ни к постановкам.
В своих поисках я анализировал тексты «Великого канцлера» и «Мастера и Маргариты» - и только.
После такого вот вступления перехожу к продолжению рассказа о моей работе с любимым романом. Следующую часть рассказа я озаглавил так:

МАССОЛИТ – НОВОЕ СЛОВО М.А.БУЛГАКОВА

Не склонный к дидактизму, я всё же повторюсь:

Роман «Мастер и Маргарита» написан в годы жестокого политического террора, когда государство старательно контролировало не только поступки, но мысли и чувства своих граждан. Смертельно больной Булгаков знал, с какой опасностью связано хранение рукописей его последнего романа, - и он подверг тщательной самоцензуре все рукописи романа, уничтожил в них места с чрезвычайно острым содержанием, а все намёки политического характера и все свои еретические мысли искусно затушевал, или зашифровал, как мы говорим сегодня.

Языком менипповой сатиры Булгаков владел виртуозно, и маловероятно, чтобы колоссальную мощь своего таланта он использовал в «закатном» романе для осмеяния-стрельбы по мелким мишеням, - скорее всего, он целился в самых крупных, самых главных виновников трагических событий в России. Как найти эти крупные, но тщательно завуалированные мишени? - вот в чём вопрос.
В попытке ответить на этот вопрос я взялся за самостоятельную расшифровку придуманного Булгаковым слова - МАССОЛИТ.

МАССОЛИТ – сокращенное наименование одной из крупнейших московских литературных ассоциаций. Автор «Мастера и Маргариты» нигде не привёл полного наименования придуманной им ассоциации, что позволяет исследователям романа неоднозначно расшифровывать это слово - МАССОЛИТ.
Обычно исследователи исходят из того, что поскольку речь идёт о ЛИТературной ассоциации, окончание...ЛИТ должно иметь отношение либо к ЛИТературе, либо к ЛИТераторам, - и появляются такие расшифровки МАССОЛИТа:
- Московская АССОциация ЛИТераторов;
- МАСсовая СОциалистическая ЛИТература;
- МАССОвая ЛИТература;
- МАСтера СОветской ЛИТературы;
- МАСтера СОциалистической ЛИТературы и т.д.

Но окончание «...ЛИТ» также может быть и конечной составляющей сложных слов, означающей либо относящийся к камню, подобный камню (например, монолит, палеолит), либо продукт разложения, растворения (например, электролит). В таком случае сокращенное наименование « МАССОЛИТ» можно расшифровывать безотносительно к литературе и литераторам – например, так: «Масса, подобная камню», или так: «Продукт разложения масс»...

М.А.Булгаков не любил аббревиатуры, особенно – новые, возникшие и входившие в русский язык при советской власти. Тем не менее в романе «Мастер и Маргарита», повествуя о дьявольских происшествиях, случившихся в Москве 20-30-х годов, он не только использовал ряд общеупотребительных тогда аббревиатур (финдиректор, угрозыск, жилтоварищество и др.), но и ввёл новые сокращенные наименования – МАССОЛИТ и Драмлит.
В тексте романа для написания аббревиатуры «МАССОЛИТ» Булгаков использует только прописные буквы, тогда как в аббревиатуре «Драмлит» прописной у него является только первая буква: «Дом Драмлита», но не «Дом ДРАМЛИТа». Почему так? Почему Булгаков пишет «МАССОЛИТ»,а не «Массолит»? Почему он раскрывает аббревиатуру «Драмлит» - Драматурги и литераторы, - и не расшифровывает слово «МАССОЛИТ»?

Бесспорно, придуманное Булгаковым наименование ассоциации литераторов - МАССОЛИТ - пародирует наименования многочисленных писательских организаций того времени - РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), ВОАПП (Всесоюзное объединение ассоциаций пролетарских писателей), ВОКП (Всероссийское общество крестьянских писателей), ВСП (Всероссийский союз писателей), МАПП (Московская ассоциация пролетарских писателей) и др.

Но какую цель преследовал Булгаков, не питавший особой любви к аббревиатурам, когда в начале 5-й главы романа многократно – восемь раз на полутора страницах печатного текста! - повторил это слово - «МАССОЛИТ»? Такой повтор у Мастера не может быть стилистическим сбоем – он является стилистическим приёмом. Полагаю, что таким образом Булгаков хотел обратить пристальное внимание читателя к новому слову «МАССОЛИТ», как бы приглашал читателя к самостоятельному раскрытию смысла этого слова.

Имея право на вторичный – читательский – вымысел и не находясь в плену литературоведческих стереотипов, я выхожу за границы авторского текста и по-своему расшифровываю смысл булгаковского МАССОЛИТа.

Для меня МАССОЛИТ – это неологизм, придуманный Булгаковым по образцу слова МОНОЛИТ. Если МОНОЛИТ – цельная каменная глыба или предмет,высеченный из цельного камня, то МАССОЛИТ – это сплоченная
масса, подобная цельному камню, или масса, сцементированная в одно целое. Великолепный неологизм -МАССОЛИТ! Войди этот новое слово Булгакова в русский язык – и мы бы говорили, например, не о монолитности, а о массолитности Коммунистической партии Советского Союза, или о массолитности её рядов.

Теперь самое время вспомнить, что масса – это куча, груда, а во множественном числе массы – это широкие слои населения. Как там у В.В.Маяковского?

«А если в партию сгрудились малые - сдайся, враг, замри и ляг! Партия - рука миллионнопалая, сжатая в один громящий кулак.»
(Между прочим, рука миллионнопалая – ужасающе безобразный образ...)

И далее: «Партия - это миллионов плечи, друг к другу прижатые туго.» (из поэмы «Владимир Ильич Ленин», которую Маяковский посвятил Российской коммунистической партии)
Сгрудиться – значит собраться вместе тесной массой так, что «миллионов плечи друг к другу прижаты туго»; собраться в партию – значит объединиться на основе общности целей, интересов, мировоззрений. МАССЫ людей, объединённые едиными принципами, целями и лозунгами, сЛИТые в одно целое и сцементированные железной дисциплиной, – вот что такое коммунистическая партия, вот что такое ВКП(б), вот что такое МАССОЛИТ!

И как я понимаю,крупнейшая московская ассоциация,сокращенно именуемая МАССОЛИТ – это развёрнутая пародия на ВКП(б), а о значительных и важных событиях в партии и её руководстве повествователь в романе «Мастер и Маргарита» рассказывает забавно и смешно как о фантастических происшествиях, случившихся в одной из крупнейших московских литературных ассоциаций...

Здесь я должен оговориться: я не считаю моё толкование слова МАССОЛИТ непогрешимым – я только предлагаю его как один из вариантов, или если угодно, как одну из точек зрения...

Но если предположить, что МАССОЛИТ – это пародия на ВКП(б), то Михаил Александрович Берлиоз - председатель МАССОЛИТа - это пародия...- даже сегодня боязно сказать! - ... пародия на Владимира Ильича Ленина!??

Мысль о том, что в образе Берлиоза Булгаков пародировал Ленина породила множество вопросов, первыми из которых были два: почему главу МАССОЛИТА автор наградил такой фамилией? и почему у Берлиоза такие имя и отчество?

© сайт

Б,Никитская, д. 53 МАССОЛИТ (с 1934 – ЦДЛ)

Расшифровка сокращения (МАССОЛИТ) в тексте нет, однако наиболее вероятным представляется Мастера (Мастерская) Социалистической Литературы, по аналогии с существовавшим в 20-е годы объединения драматургов МАСТКОМДРАМ (Мастерская коммунистической драмы).
В «Доме Грибоедова» - здании правления литературной организации, угадывается дом Герцена, расположенный на улице Герцена (ныне Б.Никитская). А под маской МАССОЛИТа может скрываться прообраз МАССОЛИТА – РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) или более поздний Союз писателей.
В этом доме в 1812 году родился писатель и публицист Александр Герцен, внебрачный сын крупного помещика И.Яковлева, брата владельца дома сенатора А.Яковлева. Булгаков поменял одного писателя (Герцена) на другого (Грибоедова).
Особняк был построен по заказу князя Святополк-Четвертинского по проекту московского архитектора Н.Бойцова. Особняк выполнен в стиле модерн романтического направления. Два этажа, башенки, резное дерево, огромный зал, в котором, по преданию, размещалась влиятельная масонская ложа, а потом знаменитый писательский ресторан.
Сам ЦДЛ был основан в 1934 году – в год проведения первого съезда советских писателей и образования Союза писателей СССР. На открытие было приглашено 100 руководящих партийных работников, членов правительства СССР, заслуженных деятелей искусства. С самого начала были предусмотрены членские взносы. Вступительный – 5 рублей, ежегодный – 15. Суммы взносов неоднократно менялись в сторону увеличения.
ЦДЛ сразу стал писательским клубом, где встречались друзья и враги, звучали застолья, проходили заседания, панихиды, собрания – «чистки» неугодных элементов или награждения достойных.
О писательском доме за 70 лет создано неисчислимое количество легенд. Некоторые из них относятся аж к дореволюционному времени. Например, знатоки утверждали, что в обшитом дубовыми панелями ресторанном зале, где во времена прошлого дислоцировалась масонская ложа, однажды прошел бал, на котором танцевала реальная Наташа Ростова из «Войны и мира». Некоторая несогласованность во времени для легенды не помеха.
Доподлинно известно, что вскоре после постройки дом на Поварской купила графиня Александра Олсуфьева. Она прожила здесь до 1917 года, пока «революционный ураган» не унёс её в Европу.
Дом Олсуфьевых славился на всю Москву французским поваром и винным погребком. Об этой традиции, сохранившейся в ресторане МАССОЛИТа, корить совписов барскими блюдами Булгакова упоминает с особым смаком – ведь обычному гражданину подобные яства и не снились. Советских литераторов – сообщество избранных, ангажированных властью лизоблюдов, травивших Булгакова из года в год, он ненавидел всей душой, поэтому и позволил себе удовольствие спалить Грибоедов в главе «Последние похождения Коровьева и Бегемота».
Булгаков сжег Грибоедова, как и «нехорошую квартиру» - он, как и в юные годы, всё ещё верил в формулу «Ignis sanat» - огонь лечит.

Москва булгаковская/Л.Бояджиева

Глава 5. Было дело в Грибоедове

Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался на бульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара кольца резною чугунною решеткой. Небольшая площадка перед домом была заасфальтирована, и в зимнее время на ней возвышался сугроб с лопатой, а в летнее время она превращалась в великолепнейшее отделение летнего ресторана под парусиновым тентом.

Дом назывался «Домом Грибоедова» на том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя – Александра Сергеевича Грибоедова. Ну владела или не владела – мы точно не знаем. Помнится даже, что, кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было… Однако дом так называли. Более того, один московский врун рассказывал, что якобы вот во втором этаже, в круглом зале с колоннами, знаменитый писатель читал отрывки из «Горя от ума» этой самой тетке, раскинувшейся на софе. А впрочем, черт его знает, может быть, и читал, не важно это!

А важно то, что в настоящее время владел этим домом тот самый МАССОЛИТ, во главе которого стоял несчастный Михаил Александрович Берлиоз до своего появления на Патриарших прудах.

Мастер и Маргарита. Художественный фильм

С легкой руки членов МАССОЛИТа никто не называл дом «Домом Грибоедова», а все говорили просто – «Грибоедов»: «Я вчера два часа протолкался у Грибоедова». – «Ну и как?» – «В Ялту на месяц добился». – «Молодец!» Или: «Пойди к Берлиозу, он сегодня от четырех до пяти принимает в Грибоедове…» и так далее.

МАССОЛИТ разместился в Грибоедове так, что лучше и уютнее не придумать. Всякий, входящий в Грибоедова, прежде всего знакомился невольно с извещениями разных спортивных кружков и с групповыми, а также индивидуальными фотографиями членов МАССОЛИТА, коими (фотографиями) были увешаны стены лестницы, ведущей на второй этаж.

На дверях первой же комнаты в этом верхнем этаже виднелась крупная надпись «Рыбно-дачная секция», и тут же был изображен карась, попавшийся на уду.

На дверях комнаты № 2 было написано что-то не совсем понятное: «Однодневная творческая путевка. Обращаться к М. В. Подложной».

Следующая дверь несла на себе краткую, но уже вовсе непонятную надпись: «Перелыгино» Потом у случайного посетителя Грибоедова начинали разбегаться глаза от надписей, пестревших на ореховых теткиных дверях: «Запись в очередь на бумагу у Поклевкиной», «Касса», «Личные расчеты скетчистов»…

Прорезав длиннейшую очередь, начинавшуюся уже внизу в швейцарской, можно было видеть надпись на двери, в которую ежесекундно ломился народ: «Квартирный вопрос».

За квартирным вопросом открывался роскошный плакат, на котором изображена была скала, а по гребню ее ехал всадник в бурке и с винтовкой за плечами. Пониже – пальмы и балкон, на балконе – сидящий молодой человек с хохолком, глядящий куда-то ввысь очень-очень бойкими глазами и держащий в руке самопишущее перо. Подпись: «Полнообъемные творческие отпуска от двух недель (рассказ-новела) до одного года (роман, трилогия). Ялта, Суук-Су, Боровое, Цихидзири, Махинджаури, Ленинград (Зимний дворец)». У этой двери также была очередь, но не чрезмерная, человек в полтораста.

Далее следовали, повинуясь прихотливым изгибам, подъемам и спускам грибоедовского дома, – «Правление МАССОЛИТа», «Кассы № 2, 3, 4, 5», «Редакционная коллегия», «Председатель МАССОЛИТа», «Бильярдная», различные подсобные учреждения и, наконец, тот самый зал с колоннадой, где тетка наслаждалась комедией гениального племянника.

Всякий посетитель, если он, конечно, был не вовсе тупицей, попав в Грибоедова, сразу же соображал, насколько хорошо живется счастливцам – членам МАССОЛИТа, и черная зависть начинала немедленно терзать его. И немедленно же он обращал к небу горькие укоризны за то, что оно не наградило его при рождении литературным талантом, без чего, естественно, нечего было и мечтать овладеть членским МАССОЛИТским билетом, коричневым, пахнущим дорогой кожей, с золотой широкой каймой, – известным всей Москве билетом.

Кто скажет что-нибудь в защиту зависти? Это чувство дрянной категории, но все же надо войти и в положение посетителя. Ведь то, что он видел в верхнем этаже, было не все и далеко еще не все. Весь нижний этаж теткиного дома был занят рестораном, и каким рестораном! По справедливости он считался лучшим в Москве. И не только потому, что размещался он в двух больших залах со сводчатыми потолками, расписанными лиловыми лошадьми с ассирийскими гривами, не только потому, что на каждом столике помещалась лампа, накрытая шалью, не только потому, что туда не мог проникнуть первый попавшийся с улицы человек, а еще и потому, что качеством своей провизии Грибоедов бил любой ресторан в Москве, как хотел, и что эту провизию отпускали по самой сходной, отнюдь не обременительной цене.

Поэтому нет ничего удивительного в таком хотя бы разговоре, который однажды слышал автор этих правдивейших строк у чугунной решетки Грибоедова:

– Ты где сегодня ужинаешь, Амвросий?

– Что за вопрос, конечно, здесь, дорогой Фока! Арчибальд Арчибальдович шепнул мне сегодня, что будет порционные судачки а натюрель. Виртуозная штучка!

– Умеешь ты жить, Амвросий! – со вздохом отвечал тощий, запущенный, с карбункулом на шее Фока румяногубому гиганту, золотистоволосому, пышнощекому Амвросию-поэту.

– Никакого уменья особенного у меня нету, – возражал Амвросий, – а обыкновенное желание жить по-человечески. Ты хочешь сказать, Фока, что судачки можно встретить и в «Колизее». Но в «Колизее» порция судачков стоит тринадцать рублей пятнадцать копеек, а у нас – пять пятьдесят! Кроме того, в «Колизее» судачки третьедневочные, и, кроме того, еще у тебя нет гарантии, что ты не получишь в «Колизее» виноградной кистью по морде от первого попавшего молодого человека, ворвавшегося с Театрального проезда. Нет, я категорически против «Колизея», – гремел на весь бульвар гастроном Амвросий. – Не уговаривай меня, Фока!

– Я не уговариваю тебя, Амвросий, – пищал Фока. – Дома можно поужинать.

– Слуга покорный, – трубил Амвросий, – представляю себе твою жену, пытающуюся соорудить в кастрюльке в общей кухне дома порционные судачки а натюрель! Ги-ги-ги!.. Оревуар, Фока! – и, напевая, Амвросий устремлялся к веранде под тентом.

Эх-хо-хо… Да, было, было!.. Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешевка это, милый Амвросий! А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? А филейчики из дроздов вам не нравились? С трюфелями? Перепела по-генуэзски? Десять с полтиной! Да джаз, да вежливая услуга! А в июле, когда вся семья на даче, а вас неотложные литературные дела держат в городе, – на веранде, в тени вьющегося винограда, в золотом пятне на чистейшей скатерти тарелочка супа-прентаньер? Помните, Амвросий? Ну что же спрашивать! По губам вашим вижу, что помните. Что ваши сижки, судачки! А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики? Шипящий в горле нарзан?! Но довольно, ты отвлекаешься, читатель! За мной!..

В половине одиннадцатого часа того вечера, когда Берлиоз погиб на Патриарших, в Грибоедове наверху была освещена только одна комната, и в ней томились двенадцать литераторов, собравшихся на заседание и ожидавших Михаила Александровича.

Сидящие на стульях, и на столах, и даже на двух подоконниках в комнате Правления МАССОЛИТа серьезно страдали от духоты. Ни одна свежая струя не проникала в открытые окна. Москва отдавала накопленный за день в асфальте жар, и ясно было, что ночь не принесет облегчения. Пахло луком из подвала теткиного дома, где работала ресторанная кухня, и всем хотелось пить, все нервничали и сердились.

Беллетрист Бескудников – тихий, прилично одетый человек с внимательными и в то же время неуловимыми глазами – вынул часы. Стрелка ползла к одиннадцати. Бескудников стукнул пальцем по циферблату, показал его соседу, поэту Двубратскому, сидящему на столе и от тоски болтающему ногами, обутыми в желтые туфли на резиновом ходу.

– Однако, – проворчал Двубратский.

– Хлопец, наверно, на Клязьме застрял, – густым голосом отозвалась Настасья Лукинишна Непременова, московская купеческая сирота, ставшая писательницей и сочиняющая батальные морские рассказы под псевдонимом «Штурман Жорж».

– А сейчас хорошо на Клязьме, – подзудила присутствующих Штурман Жорж, зная, что дачный литераторский поселок Перелыгино на Клязьме – общее больное место. – Теперь уж соловьи, наверное, поют. Мне всегда как-то лучше работается за городом, в особенности весной.

– Третий год вношу денежки, чтобы больную базедовой болезнью жену отправить в этот рай, да что-то ничего в волнах не видно, – ядовито и горько сказал новеллист Иероним Поприхин.

– Это уж как кому повезет, – прогудел с подоконника критик Абабков.

Радость загорелась в маленьких глазках Штурман Жоржа, и она сказала, смягчая свое контральто:

– Не надо, товарищи, завидовать. Дач всего двадцать две, и строится еще только семь, а нас в МАССОЛИТе три тысячи.

– Три тысячи сто одиннадцать человек, – вставил кто-то из угла.

– Ну вот видите, – продолжала Штурман, – что же делать? Естественно, что дачи получили наиболее талантливые из нас…

– Генералы! – напрямик врезался в склоку Глухарев-сценарист.

Бескудников, искусственно зевнув, вышел из комнаты.

– Один в пяти комнатах в Перелыгине, – вслед ему сказал Глухарев.

– Лаврович один в шести, – вскричал Денискин, – и столовая дубом обшита!

– Э, сейчас не в этом дело, – прогудел Абабков, – а в том, что половина двенадцатого.

Начался шум, назревало что-то вроде бунта. Стали звонить в ненавистное Перелыгино, попали не в ту дачу, к Лавровичу, узнали, что Лаврович ушел на реку, и совершенно от этого расстроились. Наобум позвонили в комиссию изящной словесности по добавочному № 930, и, конечно, никого там не нашли.

– Он мог бы и позвонить! – кричали Денискин, Глухарев и Квант.

Ах, кричали они напрасно: не мог Михаил Александрович позвонить никуда. Далеко, далеко от Грибоедова, в громадном зале, освещенном тысячесвечовыми лампами, на трех цинковых столах лежало то, что еще недавно было Михаилом Александровичем.

На первом – обнаженное, в засохшей крови, тело с перебитой рукой и раздавленной грудной клеткой, на другом – голова с выбитыми передними зубами, с помутневшими открытыми глазами, которые не пугал резчайший свет, а на третьем – груда заскорузлых тряпок.

Возле обезглавленного стояли: профессор судебной медицины, патологоанатом и его прозектор, представители следствия и вызванный по телефону от больной жены заместитель Михаила Александровича Берлиоза по МАССОЛИТу – литератор Желдыбин.

Машина заехала за Желдыбиным и, первым долгом, вместе со следствием, отвезла его (около полуночи это было) на квартиру убитого, где было произведено опечатание его бумаг, а затем уже все поехали в морг.

Вот теперь стоящие у останков покойного совещались, как лучше сделать: пришить ли отрезанную голову к шее или выставить тело в грибоедовском зале, просто закрыв погибшего наглухо до подбородка черным платком?

Да, Михаил Александрович никуда не мог позвонить, и совершенно напрасно возмущались и кричали Денискин, Глухарев и Квант с Бескудниковым. Ровно в полночь все двенадцать литераторов покинули верхний этаж и спустились в ресторан. Тут опять про себя недобрым словом помянули Михаила Александровича: все столики на веранде, натурально, оказались уже занятыми, и пришлось оставаться ужинать в этих красивых, но душных залах.

И ровно в полночь в первом из них что-то грохнуло, зазвенело, посыпалось, запрыгало. И тотчас тоненький мужской голос отчаянно закричал под музыку: «Аллилуйя!!» Это ударил знаменитый грибоедовский джаз. Покрытые испариной лица как будто засветились, показалось, что ожили на потолке нарисованные лошади, в лампах как будто прибавили свету, и вдруг, как бы сорвавшись с цепи, заплясали оба зала, а за ними заплясала и веранда.

Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жукопов – романист с какой-то киноактрисой в желтом платье. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Жоржем, плясала красавица архитектор Семейкина-Галл, крепко схваченная неизвестным в белых рогожных брюках. Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Крондштадта, какой-то Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссер, с лиловым лишаем во всю щеку, плясали виднейшие представители поэтического подраздела МАССОЛИТа, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шпичкин и Адельфина Буздяк, плясали неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, с подбитыми ватой плечами, плясал какой-то очень пожилой с бородой, в которой застряло перышко зеленого лука, плясала с ним пожилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шелковом измятом платьице.

Оплывая потом, официанты несли над головами запотевшие кружки с пивом, хрипло и с ненавистью кричали: «Виноват, гражданин!» Где-то в рупоре голос командовал: «Карский раз! Зубрик два! Фляки господарские!!» Тонкий голос уже не пел, а завывал: «Аллилуйя!» Грохот золотых тарелок в джазе иногда покрывал грохот посуды, которую судомойки по наклонной плоскости спускали в кухню. Словом, ад.

И было в полночь видение в аду. Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке и царственным взором окинул свои владения. Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукояти пистолетов, а его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в Караибском море под его командой бриг под черным гробовым флагом с адамовой головой.

Но нет, нет! Лгут обольстители-мистики, никаких Караибских морей нет на свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет, не стелется над волною пушечный дым. Нет ничего, и ничего и не было! Вон чахлая липа есть, есть чугунная решетка и за ней бульвар… И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно… О боги, боги мои, яду мне, яду!..

И вдруг за столиком вспорхнуло слово: «Берлиоз!!» Вдруг джаз развалился и затих, как будто кто-то хлопнул по нему кулаком. «Что, что, что, что?!!» – «Берлиоз!!» И пошли вскакивать, пошли вскрикивать…

Да, взметнулась волна горя при страшном известии о Михаиле Александровиче. Кто-то суетился, кричал, что необходимо сейчас же, тут же, не сходя с места, составить какую-то коллективную телеграмму и немедленно послать ее.

Но какую телеграмму, спросим мы, и куда? И зачем ее посылать? В самом деле, куда? И на что нужна какая бы то ни было телеграмма тому, чей расплющенный затылок сдавлен сейчас в резиновых руках прозектора, чью шею сейчас колет кривыми иглами профессор? Погиб он, и не нужна ему никакая телеграмма. Все кончено, не будем больше загружать телеграф.

Да, погиб, погиб… Но мы-то ведь живы!

Да, взметнулась волна горя, но подержалась, подержалась и стала спадать, и кой-кто уже вернулся к своему столику и – сперва украдкой, а потом и в открытую – выпил водочки и закусил. В самом деле, не пропадать же куриным котлетам де-воляй? Чем мы поможем Михаилу Александровичу? Тем, что голодные останемся? Да ведь мы-то живы!

Натурально, рояль закрыли на ключ, джаз разошелся, несколько журналистов уехали в свои редакции писать некрологи. Стало известно, что приехал из морга Желдыбин. Он поместился в кабинете покойного наверху, и тут же покатился слух, что он и будет замещать Берлиоза. Желдыбин вызвал к себе из ресторана всех двенадцать членов правления, и в срочно начавшемся в кабинете Берлиоза заседании приступили к обсуждению неотложных вопросов об убранстве колонного грибоедовского зала, о перевозе тела из морга в этот зал, об открытии доступа в него и о прочем, связанном с прискорбным событием.

А ресторан зажил своей обычной ночной жизнью и жил бы ею до закрытия, то есть до четырех часов утра, если бы не произошло нечто, уже совершенно из ряду вон выходящее и поразившее ресторанных гостей гораздо больше, чем известие о гибели Берлиоза.

Первыми заволновались лихачи, дежурившие у ворот грибоедовского дома. Слышно было, как один из них, приподнявшись на козлах, прокричал:

– Тю! Вы только поглядите!

Вслед за тем, откуда ни возьмись, у чугунной решетки вспыхнул огонечек и стал приближаться к веранде. Сидящие за столиками стали приподниматься и всматриваться и увидели, что вместе с огонечком шествует к ресторану белое привидение. Когда оно приблизилось к самому трельяжу, все как закостенели за столиками с кусками стерлядки на вилках и вытаращив глаза. Швейцар, вышедший в этот момент из дверей ресторанной вешалки во двор, чтобы покурить, затоптал папиросу и двинулся было к привидению с явной целью преградить ему доступ в ресторан, но почему-то не сделал этого и остановился, глуповато улыбаясь.

И привидение, пройдя в отверстие трельяжа, беспрепятственно вступило на веранду. Тут все увидели, что это – никакое не привидение, а Иван Николаевич Бездомный – известнейший поэт.

Он был бос, в разодранной беловатой толстовке, к коей на груди английской булавкой была приколота бумажная иконка со стершимся изображение неизвестного святого, и в полосатых белых кальсонах. В руке Иван Николаевич нес зажженную венчальную свечу. Правая щека Ивана Николаевича была свежеизодрана. Трудно даже измерить глубину молчания, воцарившегося в зале на веранде. Видно было, как у одного из официантов пиво течет из покосившейся набок кружки на пол.

– Здорово, други! – после чего заглянул под ближайший столик и воскликнул тоскливо: – Нет, его здесь нет!

– Готово дело. Белая горячка.

А второй, женский, испуганный, произнес слова:

– Как же милиция-то пропустила его по улицам в таком виде?

Это Иван Николаевич услыхал и отозвался:

– Дважды хотели задержать, в Скатертном и здесь, на Бронной, да я махнул через забор и, видите, щеку изорвал! – Тут Иван Николаевич поднял свечу и вскричал: – Братья во литературе! (Осипший голос его окреп и стал горячей.) Слушайте меня все! Он появился! Ловите же его немедленно, иначе он натворит неописуемых бед!

– Что? Что? Что он сказал? Кто появился? – понеслись голоса со всех сторон.

– Консультант! – ответил Иван, – и этот консультант сейчас убил на Патриарших Мишу Берлиоза.

Здесь из внутреннего зала повалил на веранду народ, вокруг Иванова огня сдвинулась толпа.

– Виноват, виноват, скажите точнее, – послышался над ухом Ивана Николаевича тихий и вежливый голос, – скажите, как это убил? Кто убил?

– Иностранный консультант, профессор и шпион! – озираясь, отозвался Иван.

– А как его фамилия? – тихо спросили на ухо.

– То-то фамилия! – в тоске крикнул Иван, – кабы я знал фамилию! Не разглядел я фамилию на визитной карточке… Помню только первую букву «Ве», на «Ве» фамилия! Какая же это фамилия на «Ве»? – схватившись рукою за лоб, сам у себя спросил Иван и вдруг забормотал: – Ве, ве, ве! Ва… Во… Вашнер? Вагнер? Вайнер? Вегнер? Винтер? – волосы на голове Ивана стали ездить от напряжения.

– Вульф? – жалостно выкрикнула какая-то женщина.

– Дура! – прокричал он, ища глазами крикнувшую. – При чем тут Вульф? Вульф ни в чем не виноват! Во, во… Нет! Так не вспомню! Ну вот что, граждане: звоните сейчас в милицию, чтоб выслали пять мотоциклов с пулеметами, профессора ловить. Да не забудьте сказать, что с ним еще двое: какой-то длинный, клетчатый… пенсне треснуло… и кот черный, жирный. А я пока что обыщу Грибоедова… Я чую, что он здесь.

Иван впал в беспокойство, растолкал окружающих, начал размачивать свечой, заливая себя воском, и заглядывать под столы. Тут послышалось слово: «Доктора!» – и чье-то ласковое мясистое лицо, бритое и упитанное, в роговых очках, появилось перед Иваном.

– Товарищ Бездомный, – заговорило это лицо юбилейным голосом, – успокойтесь! Вы расстроены смертью всеми нами любимого Михаила Александровича… нет, просто Миши Берлиоза. Мы все это прекрасно понимаем. Вам нужен покой. Сейчас товарищи проводят вас в постель, и вы забудетесь…

– Ты, – оскалившись перебил Иван, – понимаешь ли, что надо поймать профессора? А ты лезешь ко мне со своими глупостями! Кретин!

– Товарищ Бездомный, помилуйте, – ответило лицо, краснея, пятясь и уже раскаиваясь, что ввязалось в это дело.

– Нет, уж кого-кого, а тебя-то я не помилую, – с тихой ненавистью сказал Иван Николаевич.

Судорога исказила его лицо, он быстро переложил свечу из правой руки в левую, широко размахнулся и ударил участливое лицо по уху.

Тут догадались броситься на Ивана – и бросились. Свеча погасла, и очки, соскочившие с лица, были мгновенно растоптаны. Иван испустил страшный боевой вопль, слышный, к общему соблазну, даже на бульваре, и начал защищаться. Зазвенела падающая со столов посуда, закричали женщины.

Пока официанты вязали поэта полотенцами, в раздевалке шел разговор между командиром брига и швейцаром.

– Ты видел, что он в подштанниках? – холодно спрашивал пират.

– Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, – труся, отвечал швейцар, – как же я могу их не допустить, если они – член МАССОЛИТа?

– Ты видел, что он в подштанниках? – повторял пират.

– Помилуйте, Арчибальд Арчибальдович, – багровея, говорил швейцар, – что же я могу поделать? Я сам понимаю, на веранде дамы сидят…

– Дамы здесь ни при чем, дамам это все равно, – отвечал пират, буквально сжигая швейцара глазами, – а это милиции не все равно! Человек в белье может следовать по улицам Москвы только в одном случае, если он идет в сопровождении милиции, и только в одно место – в отделение милиции! А ты, если швейцар, должен знать, что, увидев такого человека, ты должен, не медля ни секунды, начинать свистеть. Ты слышишь?

Ополоумевший швейцар услыхал с веранды уханье, бой посуды и женские крики.

– Ну что с тобой сделать за это? – спросил флибустьер.

Кожа на лице швейцара приняла тифозный оттенок, а глаза помертвели. Ему померещилось, что черные волосы, теперь причесанные на пробор, покрылись огненным шелком. Исчезли пластрон и фрак, и за ременным поясом возникла ручка пистолета. Швейцар представил себя повешенным на фор-марса-рее. Своими глазами увидел он свой собственный высунутый язык и безжизненную голову, упавшую на плечо, и даже услыхал плеск волны за бортом. Колени швейцара подогнулись. Но тут флибустьер сжалился над ним и погасил свой острый взор.

Через четверть часа чрезвычайно пораженная публика не только в ресторане, но и на самом бульваре и в окнах домов, выходящих в сад ресторана, видела, как из ворот Грибоедова Пантелей, швейцар, милиционер, официант и поэт Рюхин выносили спеленатого, как куклу, молодого человека, который, заливаясь слезами, плевался, норовя попасть именно в Рюхина, давился слезами и кричал:

– Сволочь!

Шофер грузовой машины со злым лицом заводил мотор. Рядом лихач горячил лошадь, бил ее по крупу сиреневыми вожжами, кричал:

– А вот на беговой! Я возил в психическую!

Кругом гудела толпа, обсуждая невиданное происшествие; словом, был гадкий, гнусный, соблазнительный, свинский скандал, который кончился лишь тогда, когда грузовик унес на себе от ворот Грибоедова несчастного Ивана Николаевича, милиционера, Пантелея и Рюхина.

• Назад
• Вперёд

Ещё по теме...

• Финальный монолог Маргариты «Слушай беззвучие» (текст)
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 26. Погребение – читать онлайн полностью
• «Собачье сердце», монолог профессора Преображенского о разрухе – текст
• Булгаков «Мастер и Маргарита» – читать онлайн по главам
• Булгаков «Мастер и Маргарита», Эпилог – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 32. Прощение и вечный приют – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 31. На Воробьевых горах – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 30. Пора! Пора! – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 29. Судьба мастера и Маргариты определена – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 28. Последние похождения Коровьева и Бегемота – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 27. Конец квартиры № 50 – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 25. Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 24. Извлечение Мастера – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 23. Великий бал у сатаны – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 22. При свечах – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 21. Полёт – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 20. Крем Азазелло – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 19. Маргарита – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 18. Неудачливые визитеры – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 17. Беспокойный день – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 16. Казнь – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 15. Сон Никанора Ивановича – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 14. Слава петуху! – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 13. Явление героя – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 12. Черная магия и ее разоблачение – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 11. Раздвоение Ивана – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 10. Вести из Ялты – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 9. Коровьевские штуки – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 8. Поединок между профессором и поэтом – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 7. Нехорошая квартирка – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 6. Шизофрения, как и было сказано – читать онлайн полностью
• Булгаков «Мастер и Маргарита», глава 4. Погоня – читать онлайн полностью

Незаконнорожденный сын московского барина, помещика Ивана Алексеевича Яковлева и Генриетты Вильгельмины Луизы Гааг из Штутгарта. Впоследствии, уже взрослым, Герцен приезжал сюда в гости к своему двоюродному брату, Алексею Александровичу Яковлеву.

В основе существующего дома Герцена сохраняются палаты первой половины XVIII века. На месте Тверского бульвара в те времена стояла крепостная стена Белого города с проездом вдоль неё, поэтому фасад палат выходил на Большую Бронную улицу. В 1796 году был устроен Тверской бульвар, и примерно в это время дом перестроили в классическом стиле и развернули к нему фасадом. Между 1806 и 1812 годами владение купил Александр Алексеевич Яковлев, дядя Герцена.

В 1840-е годы дом арендовал Дмитрий Николаевич Свербеев. С октября до весны, по пятницам, к 20-21 часу к нему приезжали все сколько-нибудь известные и интересные москвичи и гости города, преимущественно литераторы. Среди посетителей бывали Герцен, Гоголь, Боратынский, Хомяковы. Здесь обсуждались новости, вырабатывалось общественное мнение.

До 1917 года среди арендаторов в доме были Товарищество А. Гюбнера, контора А. И. Бутикова, Губернское акцизное управление и другие. До 1930-х годов продержалось Товарищество А. и И. Гранат и Ко, издававшее знаменитый энциклопедический словарь Гранат.

В 1920 году в доме поместили Всероссийский союз писателей и многочисленные литературные объединения. Тогда и вошло в обиход название «Дом Герцена», а в усадьбе появилась круглая мемориальная доска с профилем писателя, выполненная Н. А. Андреевым.

Этот дом послужил прообразом дома Грибоедова в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», а реальные писательские организации, которые разместились в усадьбе в 1920-е годы, выведены там как литературное объединение «МАССОЛИТ». Во главе его стоял Михаил Александрович Берлиоз. Помимо литературных организаций, писательских квартир, музея и издательства, в доме, в первом этаже, в больших комнатах с росписью на сводах располагался ресторан. Он-то и стал тем самым рестораном Грибоедов с летней верандой под парусиновым тентом, в котором разворачиваются события романа: члены правления, заждавшиеся приезда Берлиоза, узнают о его трагической кончине, обезумевший поэт Иван Бездомный рассказывает о событиях на Патриарших, выпить ледяного пива заходят неразлучные Коровьев и Бегемот, которые после устроенной перестрелки заметают следы, предав Грибоедова безжалостному пожару.

Реальный дом, по счастью, не горел и сохранился до наших дней. В декабре1933 года в Доме Герцена открылся Литературный институт. Здесь преподавали или учились М. Шолохов, К. Паустовский, К. Симонов, Р. Гамзатов, Ю. Трифонов. Здесь нашли себе временный приют Андрей Платонов, В. Иванов, М. Пришвин, С.Клычков, Д.Благой, В.Парнах, писатель и меломан, ставший прототипом героя «Египетской марки» О.Мандельштама. В правом флигеле Дома Герцена в 1932-33 гг. жил и сам О.Мандельштам. Весной 1932 г. сюда переехали и . Благодаря доброй воле писателей И.В.Евдокимова и В.В.Слетова, поступившихся частью предназначавшейся для них жилой площади (каждый «отрезал» от предназначавшейся ему квартиры по комнате), Пастернаку была выделена маленькая тесная двухкомнатная квартира на первом этаже флигеля. В квартире не было электричества, и все необходимые работы были закончены только к сентябрю.

В 1959 году в усадьбе был открыт памятник А. И. Герцену (скульптор М. И. Мильбергер, архитектор К. М. Сапегин).